Ричард Штерн - Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]
— Сузи, — произнес он тоном возлюбленного школяра, — ты представить не можешь, как я тебя люблю!
— Так докажи это, Петер. Постарайся думать только обо мне. Можешь? Боже, как бы я была счастлива! Или тебе все еще мешает эта старая история со Шмельцем?
— Почему ты все сводишь на это? Я тебя столько раз просил прекратить…
— Ты большой фантазер, Петер. В этом твоя сила, но и слабость тоже. — Сузанна словно обращалась к своему отражению в зеркале. И без всякого перехода воскликнула: — Нас ждут на балу холостяков. Ты должен произнести речь с приветствием масленичной церемонии. Сосредоточься на этом.
* * *Комиссар Циммерман по пути от Келлера к себе домой снова заехал в управление. Инспектора Фельдера это не удивило, он тут же доложил:
— Фон Гота оставил рапорт о поездке к Генриетте Шмельц. Бумаги у вас на столе.
Комиссар рассеянно кивнул. Как всегда, когда возвращался от Келлера.
— Больше ничего нового?
— Звонил генеральный прокурор Гляйхер, хотел срочно с вами поговорить.
Циммерман и это принял без комментариев. Фельдер продолжал:
— Появлялся капитан Крамер-Марайн, они с Вайнгартнером в техотделе. Явно хочет похвалиться какой-то находкой.
Через несколько минут Циммерман уже слушал разглагольствования Крамер-Марайна:
— Следы шин указывают, что автомобиль, скорее всего, был снабжен бескамерными шинами, после изучения каталога промышленных образцов мы определили их как марку «файрстоун-феникс». Это новейший образец, которых в Мюнхене еще немного.
Еще с полчаса капитан морочил слушателей всякими техническими деталями, пока его не перебил звонок телефона. Звонил генеральный прокурор доктор Гляйхер, желавший говорить с комиссаром Циммерманом.
Гляйхер:
— Я несколько раз тщетно пытался вас застать, дорогой Циммерман. Не воспринимайте это как упрек. Меня интересует дело Хорстмана. Почему меня вообще не информировали? Ведь это предписано в ваших инструкциях.
Циммерман:
— Потому что пока не ясно, не идет ли речь о простом дорожном происшествии, герр прокурор.
Гляйхер:
— Если этим занимаетесь вы, Циммерман, значит, дело гораздо серьезнее. Я прав?
— Пожалуй, — вынужден был согласиться Циммерман.
— Значит, я хочу от вас полного отчета. Со всеми деталями.
Следующие полчаса Циммерман был занят тем, что докладывал прокурору о всем, что они до сих пор выяснили. И признал, что пока не готов сделать какие-то выводы. О своих предположениях упоминать не стал. Фельдер, следивший за беседой, в глубине души был восхищен дипломатическими способностями шефа.
Доктор Гляйхер высказал в конце концов свои опасения:
— Что-то все это мне как-то не нравится. Прошу, Циммерман, отнеситесь к делу с максимальным вниманием. Можете рассчитывать на мою полную поддержку. — И потом, уже совсем официально: — Прошу непрерывно информировать меня о развитии дела. Со всеми подробностями.
* * *Показания нескольких женщин об их отношениях с Анатолем Шмельцем, добытые и запротоколированные ассистентом фон Готой.
1. Мария К., Афины, актриса.
«Чтобы понять, из чего родились наши отношения с Анатолем Шмельцем, нужно войти в ситуацию человека, постоянно живущего здесь, в Греции. Здесь нас окружает дух тысячелетней эллинской культуры, он определяет и античный образ мыслей. Мы прощаем несовершенства телесной оболочки человека, если они уравновешены красотой его души. Это полностью относится к Анатолю.
Впервые мы встретились в ресторане афинского отеля „Хилтон“ на приеме в рамках расширения международных контактов. Анатоль сидел за длинным столом прямо против меня. Посреди этой стерильной обстановки, типичной для американского образа жизни, его сильная личность привлекала всеобщее внимание.
Позже я поняла, что он, по существу, человек деликатный, в душе поэт, сердечный и неэгоистичный друг. Его внешности я буквально не замечала, так была очарована благородством и красотой души. То, что я на тридцать лет моложе него, не имеет никакого значения. И прошу вас, никогда не называйте в связи с моим отношением к Анатолю Шмельцу имя Хайнца Хорстмана».
2. Мария-Антония Бауэр, Мюнхен, секретарь редакции.
«В кабинете шеф-редактора, то есть у доктора Шмельца, стоял широкий кожаный диван, унаследованный еще от нацистской эры. Эту мебель именовали не иначе как „ложе наслаждений“ или „матрац для повышения квалификации“, поскольку те, кто его испытывал, могли рассчитывать на повышение.
И я сама как-то раз прямо посреди диктовки очутилась на этом редакционном трамплине. Но собралась с силами и кое-как освободилась. Разумеется, при этом я не звала на помощь, понимала, что из-за скандала вылетела бы с работы в два счета. Так что я прикинулась робкой ланью и сбежала.
Только при этом не подумала о Хесслере, который всегда как тень был рядом с шефом. И когда я отказалась ублажать начальника, этот тип догнал меня в коридоре. Правда, стоило еще раз разыграть девственницу, как и Шмельц, Хесслер меня отпустил, сплюнув и добавив пару слов. Так вот я и справилась.
О такой „диктовке“ я рассказала своему близкому другу Лотару. Тот только посмеялся, а позднее рассказал Хорстману. Ну а тот всю историю и записал».
3. Доктор медицины Ольмюллер, главный врач клиники в Горной Баварии.
«Я никогда в жизни не встречала такого милого, бескорыстного и скромного человека. Он ничего от меня не требовал, напротив, терпеливо ждал, пока я его пойму и приму. Когда это произошло, был искренне счастлив. Да, я говорю об Анатоле, о докторе Шмельце.
Что же касается утверждений Хорстмана, что Анатоль купил мне эту клинику и что он продолжает ее финансово поддерживать, или что он пользуется ею для некоторых своих приятельниц, это все бессовестная клевета, и если он будет распространять ее публично, я подам в суд».
* * *Домой Циммерман попал только около девяти вечера. В квартире на Хейзештрассе, на третьем этаже, они жили уже двадцать лет. Жили скромно, мебель старомодная, шторы выцветшие, ковры местами протоптаны. Но всюду идеальный порядок — заслуга его жены Маргот.
На вошедшего мужа она взглянула, как на пришельца ниоткуда.
— Мы тебя ждали весь вечер!
— Я задержался.
— Ты всегда так говоришь.
Мартин Циммерман молча разглядывал жену. Ухожена, со вкусом одета, не стыдно показаться в любом обществе. Пожалуй, она больше подходила для министра, чем для скромного тяглового коня криминалистики.
— Где Манфред?
— Он ждал тебя все время. И я тоже. Ужин уже остыл и теперь никуда не годен. А я к тому же собиралась сегодня в оперу. Не с Тони Шлоссером, я бы сказала заранее. Ведь ты мне обещал, что придешь ужинать вовремя, и, как обычно, подвел. А теперь ты еще…
— Я страшно устал, — сознался Циммерман.
— А когда последние годы ты не уставал? — поинтересовалась Маргот.
— Мне скоро пятьдесят, — заметил Циммерман. — Теперь уж сил не прибывает, так что приходится распоряжаться ими с умом. Приходит время сосредоточиться на самом важном…
— Но этим самым важным ты не считаешь свою семью!
— Ошибаешься, — устало возразил Циммерман. — Я предпочел бы все время проводить с вами, с тобой и сыном. Но служба отнимает и время и силы.
— Меня твоя служба утомляет не меньше, — заявила Маргот. — К чему тебе семья? Ты дома редкий гость. Что, собственно, я для тебя значу — и что для меня ты?
— Где шатается Манфред?
— Откуда мне знать? Меня он не слушает, а тебя почти не видит. При этом все время ноет, что собственный отец им не интересуется. С ним что-то не в порядке, я за него боюсь. Делает что хочет, точнее, что в голову взбредет.
— Или во что втянут его дружки. Сдается мне, он вращается в странной компании.
— Ты так говоришь, словно я виновата в этом.
— Я этим займусь, сегодня же ночью. Но до того мне нужно хоть пару часов поспать. Я совершенно уходился и буду очень благодарен, если ты оставишь меня в покое.
* * *Ровно в полночь старший вахмистр Хайнрих Петцольд Энергично взялся за дело. Он был старшим патрульной машины «Изар-19», за рулем сидел вахмистр Хубер III, чемпион по стрельбе и боксер-средневес. Петцольд и не думал, что его действиям позднее будет уделено столько внимания. Он направился по телефонному вызову — жалобе на нарушение ночной тишины дракой на Малингерштрассе. И еще звонивший сообщил, что на тротуаре лежит жертва — вроде женщина.
Дежурный, распоряжавшийся патрульными машинами, выслал туда ближайшую — «Изар-19». Петцольд принял вызов. Хубер III включил мигалку с сиреной и развил скорость, далеко превосходившую все допустимые пределы.
На месте происшествия Петцольд выяснил следующее:
1. Посреди улицы размахивала зонтиком пожилая женщина, тыкала куда-то назад и кричала:
